К 110-летию со дня рождения Святослава Теофиловича Рихтера
«Поскольку я был киносумасшедший мальчик, то по субботам мы обходили всю Одессу и смотрели, что где идет, я изучал фотографии и записывал в книжку. Фильмы и фотографии — блестящие! — это было что-то волшебное, даже больше, чем сами фильмы. И можно было купить очень свежие бублики».
Этот фрагмент воспоминаний из книги В. Чемберджи «О Рихтере его словами» прекрасно характеризует Святослава Теофиловича — его неистребимую любовь к жизни во всех её проявлениях, будь то вкусное блюдо или произведение искусства (вместе с тем он был совершенно неприхотлив, если того требовали обстоятельства), бьющую через край энергию, горячность, едва ли не одержимость тем, что по-настоящему захватывало музыканта. В ЭБС E-MUSICA также доступен текст, посвящённый Рихтеру — его автор Д. Рабинович.
Рихтер действительно очень любил кино. Часто он разделял своё увлечение с кем-то из друзей, не забывая при этом о надлежащей подготовке: если речь шла о фильме по сюжету Шекспира, непременно должен был быть прочитан литературный источник и что-то сопутствующее. Так говорили о его склонности друзья: «Каждый фильм, если он заинтересовал его, Рихтер смотрит много раз. Рекорд принадлежит “Бесприданнице”».
А это слова самого Святослава Теофиловича: «Я — жертва кино. Оно для меня реальнее, чем жизнь. Кино, конечно, легковеснее литературы, и оно подействовало на меня сильнее. Теперь, правда, не так. Значит, я изменился…».
В одной из гастрольных поездок по Сибири Рихтер сказал, что его любимые композиторы — Вагнер, Шопен, Дебюсси. Рядом с ними он поставил Мусоргского, подчеркнув огромную силу его вдохновения. А в литературе выше всех он ставил Лескова. Мусоргский и Лесков были для него двумя гигантами, равными друг другу:
«Из русских композиторов XIX века он, безусловно, самый великий, в нём всё — наитие! Им двигало вдохновение, и с какой силой! “Борис Годунов” — могущество, размах, драматургия — всё это невероятно. Мусоргский за гранью национального. Как и Лесков, который, мне кажется, тоже выше национальной привязки: “Соборяне”, “Очарованный странник”, “Запечатленный ангел”, маленькие его вещи — несравненные. Лескова вообще трудно с кем-то сравнить. Может быть, из живописцев — с Петровым-Водкиным. Что-то очень настоящее. Огромная подлинность».
Известно, что пианист был невероятно требователен к себе. В каком-то смысле его совершенно не волновала реакция публики, особенно если она была восторженная. У него всегда было внутреннее мерило того, каким должно быть исполнение, и редко когда он оставался довольным собой. Особенно его раздражали внешние эффекты вокруг собственной персоны, показное почитание и похвала. Однако бывали и исключения:
«Если автор не ощущает произведение как своё, значит, всё получилось, живопись ли, литература, музыка. Но ведь то же самое относится и к игре. Помните “Вариации АBEGG” на вечере памяти мамы? Слушал запись, и как будто это не я играю. А ведь совсем не часто исполнял их. Но вот получилось…».